Из истории первого экипажа подводной лодки К-19.

(Изложено А.А.Тумановым, март 2003г.)

 

В.Н.Енин.

 

            Экипаж К-19 начал формироваться в декабре 1957 года. Я в то время служил на большой дизельной лодке Северного флота помощником командира. Были представлены документы на старшего помощника. Судьба распорядилась по-иному. Был вызван в штаб СФ, где мне объяснили, что есть необходимость в том, чтобы я продолжил службу в качестве помощника командира и принял участие в испытании первого в Союзе атомного подводного ракетоносца. В главном штабе в Москве мне сообщили о месте формирования и подготовки экипажа и что во флотском экипаже находятся первые офицеры, назначенные на лодку. С ними прибыл к месту подготовки. Вот они первые члены экипажа ПЛА К-19: лейтенанты Михаил Красичков, Михаил Джанзаков, Анатолий Кузьмин, Валентин Назаров и Анатолий Феоктистов. Позже начал прибывать остальной офицерский состав: Станислв Афанасьев, Владимир Плющ, Виктор Антонов, Владимир Герсов, Александр Ковалёв, Виталий Ковальков, Юрий Ерастов, Анатолий Литвинов, Николай Волков, Николай Михайловский, Владимир Жуковский и Александр Васильев. Все эти офицеры имели малый опыт службы в ВМФ (а кое-кто прибыл с курсантской скамьи), но большое желание учиться. С надводных кораблей прибыли назначенные на должность командира дивизиона движения - старший лейтенант Юрий Повстьев, и на должность командира электротехнического дивизиона - старший лейтенант Владимир Погорелов, не имевшие опыта плавания на лодках, но, в отличие от нас, подводников, имевшие опыт обслуживания паротурбинной установки. Командиром дивизиона живучести был назначен Юрий Казаков, ранее служивший на дизельной подводной лодке. В канун Нового года прибыл командир электромеханической боевой части (БЧ-5) капитан-лейтенант Володар Панов, имевший опыт плавания на дизельных подводных лодках СФ. Мне приходилось с ним встречаться ранее не в служебной обстановке, но был наслышан о нём как об опытном механике. С Дальневосточного флота прибыл старший помощник командира Владимир Ваганов, который на Востоке командовал малой подводной лодкой. В марте 1958 года прибыл командир корабля - капитан 3-го ранга Николай Затеев, ранее командовавший средней дизельной лодкой на Чёрноморском флоте, имевший хороший послужной список, досрочно получивший очередное звание.

            Видно было, что командование ВМФ стремится укомплектовать командование корабля и командиров боевых частей из офицеров, имеющих приличный опыт подводного плавания. Вновь назначенный заместитель командира по политической части Зиновьев выпадал из этой обоймы. Назначен он был из центрального подчинения и чувствовалось, что он пришёл за званием. Так и получилось. Получив очередное звание, он снова ушёл служить в части центрального подчинения.

            К моменту прибытия командира полностью была укомплектована БЧ-5. В то время специальную подготовку по обслуживанию и использованию главной энергетической установки и паро-энергетической установки проходили командование корабля и личный состав БЧ-5, причём весь офицерский состав обучался по единой программе. В программе для нас было много нового: ядерная физика, элементы квантовой механики, дозиметрия, системы управления и защиты реактора, контрольно-измерительные приборы и автоматика, устройство реактора и его систем, турбина и прочее. Успешно выполнив программу обучения, прибыли на завод. Здесь были сформированы остальные боевые части. Командиром штурманской боевой части (БЧ-1) был назначен Валентин Шабанов, ранее служивший помощником командира малой лодки на Балтике. На должность командира электронавигационной группы назначен Вадим Сергеев. Командиром ракетной боевой части (БЧ-2) был назначен Юрий Мухин, имевший опыт командования ракетной боевой частью на большой дизельной подводной лодке. Надо добавить, что он имел счастливую возможность работать и общаться с академиком Королёвым, который руководил установкой и испытанием ракетного комплекса на их дизельной лодке. Командиром БЧ-2 был назначен Глеб Богацкий - эталон здоровья, высокий, краснощёкий, богатырского сложения. На должность начальника связи и радиотехнической службы (БЧ-4 и РТС) назначен лейтенант Роберт Лермонтов. Первоначально должности командира минно-торпедной боевой части и начальника дозиметрической службы на лодке не планировалась и эти должности совмещал я, то есть помощник командира, но потом было принято решение о введении должности начальника дозиметрической службы и командира минно-торпедной боевой части. Начальником службы “Д” назначен был лейтенант Улищенко, должность же минно-торпедной БЧ была введена много позже, уже без нас. Корабельным врачом был назначен Иван Вадюнин. Был назначен и начальник интендантской службы капитан Иванов. Раньше на дизельных лодках интендантские обязанности поочерёдно выполняли офицеры всех БЧ. Бытовала шутка: “На атомном флоте произошли две революции; загнали пар под воду и назначили интенданта.”

            К моменту прибытия на завод в экипаже был уже новый замполит Рудольф Морошкин. Участник войны. Во время войны неоднократно высаживался в качестве радиста разведгруппы морской пехоты на побережье, занятое противником. Он импонировал всему экипажу тем, что не декларировал прописные истины, плакатные призывы, шаблонную политграмоту. Он понимал, что на корабле люди с высшим и средним техническим образованием, не “нажимал” на боевые листки на уровне церковно-приходской школы, как это было принято в то время. На беседах с матросами о стычках с противником, докладывал так, как было, не ретушируя негативные стороны. Но при необходимости он находил нужные слова по обстановке. Был открыт и искренен с командой, и команда платила ему тем же. К сожалению, он быстро ушёл от нас с повышением. Но он заслуживал его. На его место прибыл с дизельной лодки Александр Шипов. Сформировался дружный коллектив старшин и матросов. Не все из первого формирования разделили судьбу корабля. На другие корабли были назначены Афанасьев, Антонов (его заменил Геннадий Глушанков), Жуковский, Феоктистов. Ранение из-за халатного обращения с охотничьим оружием получил Козаков и по состоянию здоровья не мог продолжить службу на лодках. Дикая семейная трагедия случилась у врача Вадюнина. Незаметно с корабля испарилась должность интенданта. Нелепым был случай, из-за которого пришлось уйти с корабля командиру БЧ-5 Володару Панову и управленцу Анатолию Литвинову. События разворачивались так. Командир корабля был в отпуске. Старший помощник в командировке. Я исполнял обязанности командира. При очередном ежедневном проворачивании механизмов командир БЧ-5 доложил, что произошло странное событие: компенсирующую решётку (КР) активной зоны реактора заклинило в нижнем положении, хотя датчики положения КР показывают её нормальное положение и никаких предпосылок в действиях управленцев для заклинки и опрессовки КР не было. Действовали строго по технологической инструкции. Чуть позже появились заводские специалисты и энергично зафиксировали в журналах, что по вине флотских специалистов допущена авария в АЗ реактора. Об этом немедленно было доложено в Москву.

            Забегая вперёд, скажу, что опрессовка КР была допущена ещё ночью, когда работу с ней проводили заводские специалисты. Памятуя, что утром проворачивание механизмов будут проводить корабельные специалисты и убедившись, что подручными средствами они не смогут поднять КР и понимая, что ликвидация аварии обойдётся не в один миллион рублей, они пошли на умышленный обман, чтобы свалить вину на наших управленцев. Для этого они отключили, повредив проводку, датчики КР реакторного отсека, а на пульте управления на приборах выставили нормальное положение КР, ничего, разумеется, не записав в журнале пульта управления. Об этом мы узнали уже будучи в составе флота; истинные виновники получили своё, но поезд давно ушёл.

            Доказать пока мы ничего не могли, хотя были уверены в своих управленцах. Они понимали, что с такой техникой, как реактор, необходимо обращаться на “Вы” и никаких вольностей допустить не могли. На следующий день из Москвы прибыла комплексная комиссия из министерства судостроения и из Главного штаба ВМФ. Накануне, памятуя о том, что в таких ситуациях результирующая часть приказа начинается со слов: “... в результате низкой организации службы ... и т.д.”, я собрал всех офицеров и дал команду ещё раз внимательно просмотреть всю корабельную документацию. Разбор аварии проводился весь день до поздней ночи. Флотская комиссия добросовестно пыталась установить причины аварии, судостроительной было заранее “ясно”, что виноваты подводники. Не знаю, известна ли им была истинная причина аварии, но чести отраслевого мундира не посрамили, перенесли “огонь” на Володара Панова, чувствуя, что он волнуется и переживает незаслуженные упрёки в адрес своих управленцев, и на третьи сутки разбора, в ответ на очередное провокационное и весьма язвительное замечание, Володар Панов выразительно высказал всё, что он думает о судостроительной комиссии и её руководителе. Могучий опыт номенклатуры победил. Володара Панова перевели на лодку меньшего ранга, Литвинова исключили из партии вышестоящие партийные органы (партсобрание корабля, несмотря на давление, на это не пошло) и послали служить на дизельные лодки. После обнаружения истинных виновников аварии, он был восстановлен в партии, но это после, а в то время многим раздали “белых слонов” в приказах различного уровня. Вместо Панова был назначен Анатолий Козырев - грамотный инженер, но ему, разумеется, было труднее работать, в короткий срок изучить людей, технику, лодку.

            С прибытием на завод, после спуска корабля на воду, на корабле выставили вахту и настояли на том, чтобы о начале любой работы ставился в известность дежурный по кораблю, так как техника безопасности при работах иногда оставляла желать лучшего. Это объясняется тем, что бригада, работавшая, на определённом участке, не знала фронт работы другой бригады. Особенно это опасно при работе с выдвижными средствами, люками, захлопками и т.п. По началу некоторые бригадиры считали это блажью командира и старпома, но скоро убедились в жёсткой необходимости такой меры. Бригада, работавшая с перископом, не обратила внимания на оповещение по трансляции о начале работы с подъёмным столом ракетной шахты. Стол был выдвинут до верхнего уреза шахты и раскинуты бандажные крепления ракеты. Планировалась проверка разворота стола. “Перископщики”, назовём их так, не доложили дежурному по кораблю и без предупреждения подняли перископ. “Ракетчики, в это время развернули стол и “ахнули” стойкой крепления по перископу. Результат - замена перископа. После этого инцидента беспрекословно выполнялись команды дежурного по кораблю, своевременно докладывали характер работы, время начала и конца работы. Но здесь был другой показательный момент. После работы с подъёмным столом бригадир обнаружил, что повреждены штекерные соединения (разъёмы, через которые осуществляется связь лодочной аппаратуры с бортовой аппаратурой ракет). Разумеется, было заявлено, что штекерные соединения были ранее повреждены флотскими специалистами. Конечно, эта неисправность - пустяк по сравнению с вышеописанной, но заводское руководство запретило выдать со склада новые штекерные соединения. Это была зарезервированная “причина” возможного отставания от графика строительства. Но всё решила дипломатия на низшем уровне. Штекерные соединения дал командир ракетной БЧ соседней лодки, которая находилась на более ранней стадии строительства, Генрих Онопко, а заводские монтажники, без ведома своего начальства, устранили неисправность за пару часов.

            Экипаж принимал активное участие в отладке и настройке узлов и механизмов, учился у заводчан и учил их тоже. Это общий принцип на флоте при приёме корабля. Экипаж воспринимает всё новое для себя у строителей и щедро делится со строителями своим опытом. Командир корабля и командир ракетной части Юрий Мухин на полигоне досконально изучили ракетный комплекс, участвовали в пусках ракет. Начались ходовые испытания. Последний экзаменатор качества строительства - море. Всё шло нормально. На каждом выходе в море фиксировались небольшие неполадки, устранялись у заводской стенки и снова в море. Море не прощает любой небрежности, условности. Так, после размещения твёрдого балласта, было замечено в море, что у лодки остался небольшой статический крен, всего четверть градуса. Пустяк? Предстояли испытания погружением лодки на предельную глубину. Сверху подстёгивали: быстреё, быстреё. Ведь наш американский прототип “Джордж Вашингтон” был уже в строю. Поэтому, чтобы не тратить время на перебалансировку, было принято решение: закончить испытания в море, а потом в спокойной обстановке у заводской стенки произвести перебалансировку. Цель погружения на предельную глубину не только проверка прочности корпуса, герметичности сальников забортных отверстий, но и проверка специальных, масляных, трюмных насосов на различных горизонтах. Как правило, одним погружением не обходятся. Это было третье или четвёртое погружение. Я был как бы сторонним наблюдателем. При погружении на предельную глубину, при испытаниях, старший помощник командира обязан находиться в боевой рубке, при задраенном нижнем рубочном люке - запасной командный пункт. Старпома на этом выходе не было, и его обязанности выполнял я. Со мной в рубке находился рулевой - сигнальщик Николай Батерев. Погружение проходило по графику. Водоотливные средства в этот раз работали безотказно. Погрузились на предельную глубину. Командир лодки через вахтенного офицера дал команду: “Осмотреться в отсеках”. Сбавили ход до самого малого и приступили к плановому осмотру корпуса и механизмов. В это время представитель от науки (фамилии не помню) в реакторном отсеке по приборам снимал какие-то параметры. (В обычной обстановке реакторный отсек необитаем; контроль и управление устройствами и механизмами производится дистанционно с пульта управления, но связь в отсеке есть). И вот в спокойной рабочей обстановке из реакторного отсека в центральный пост от представителя поступил доклад-вопль: “реакторный отсек затопляет!” Командир запросил: “шестой, доложите обстановку”, но представитель из отсека уже испарился. Обстановка становится критической. Поступление заборной воды на глубине ...- это могут понять только подводники и акванавты. Каждым квадратным сантиметром поверхности подводная лодка испытывает давление в несколько десятков килограммов, ну а теперь представьте сколько таких квадратных сантиметров на поверхности лодки, длина которой больше футбольного поля, а высота - трёхэтажное здание. Отсюда нетрудно представить и суммарное давление на корпус лодки. Командир даёт команду: “Боцман всплывай, турбинам малый вперёд”. Глубина не меняется. “Турбинам средний вперёд!”. Глубина не меняется. “Турбинам полный вперёд!” и “Турбинам самый полный вперёд!” (При перекладке горизонтальных рулей на всплытие создаётся дифферент на корму и за счёт этого на корпусе на ходу создаётся подъёмная сила, которая резко возрастает с увеличением скорости хода). Глубина не меняется. Здесь сыграла злую шутку инерционность большой массы подводной лодки, но командир-то имеет последнюю информацию - забортная вода поступает в отсек, и в определённый момент переборки между отсеками начнут сыпаться, как в ряд поставленные кости домино (примерно так было на погибшей американской атомной подводной лодке “Трешер” в апреле 1963 года). Поэтому используются последние средства. Даётся команда: “Продуть цистерны главного балласта средней группы!” и “Продуть цистерны главного балласта!” И лодка пошла на всплытие. И как пошла! И вот тут-то заиграла четверть градуса постоянного крена. Более плоская, по отношению ко всей форме лодки, рубка с её ограждением сыграла роль киля на верхней части лодки. Набегавший сверху поток воды создал не только силу противодействующую всплытию, но из-за четверти градуса крена образовалась поперечная составляющая, способствующая увеличению крена. Увеличивается крен, увеличивается опрокидывающая сила и т.д. Короче, лодка в подводном положении начала валиться на борт. Где-то на глубине около 30 метров кренометры зашкалили (57 градусов) и далее отслеживать нарастание крена стало невозможно. Не видел, что творилось в отсеках лодки, но помню, что Николай Батерев, слегка изменившись в лице (не исключаю, что и у меня было такое же), утвердительно - вопросительно сказал: “Это конец?!” Я сопоставил скорость всплытия по глубиномеру со скоростью нарастания крена, сказал: “Прорвёмся!” И действительно, через несколько секунд лодка, преодолев остатки глубины, вылетела на поверхность, качнулась как ванька-встанька и встала на ровный киль (сработала остойчивость формы корабля). Нас обеспечивал на поверхности сторожевик. Когда всплыли, сторожевик подошёл на дистанцию голосовой связи. Здесь произошёл примерно такой диалог. “Что у вас произошло?” - спросил через электромегафон командир сторожевика. “А что вы видели?” “Сначала из моря поднялся большой вал воды (результат продувания главного балласта воздухом высокого давления), а затем на боку вылетела лодка, качнулась пару раз и встала на ровный киль” - ответил командир сторожевика. Видя, что на палубе сторожевика много людей и давать повод для слухов ни к чему, командир лодки ответил: ”Мы отрабатывали плановое учение по аварийному всплытию с предельной глубины”. “А почему не предупредили по звукоподводной связи?” - спросил командир сторожевика. “Некогда было” - ответил командир лодки. “Ясно” - бодро резюмировал командир сторожевика. Долго потом пришлось старшине команды коков Михаилу Иваньчикову списывать с лицевого счёта корабля посуду, праздничные сервизы и всё, что хранилось в стеклянной таре.

            Прочный корпус лодки цилиндрический. Над реакторным отсеком была более плоская, нежели форма корпуса, намертво на шпильках закреплённая плита, которая при необходимости выгрузки и замены ГНЦ (главный циркуляционный насос 1-го контура реактора) в заводских условиях снимался, и после замены ГНЦ также намертво закреплялась. На предельной глубине под гигантским давлением прочный корпус обжимается. Разность объёмов до погружения и после обжатия достигает до 20 кубических метров. Но поскольку форма плиты и корпуса были не адекватны, то из-за разности давления слегка подорвало шпильки, буквально на микроны. Под большим забортным давлением забортная вода в виде мельчайшего тумана со свистом начала поступать в отсек. Страшного, с точки зрения подводника, ничего не произошло, и так форсировать всплытие необходимости не было, но для представителя науки, видимо, наступил конец света. Но ещё раз повторю, что центральный пост имел информацию: “Затопляет шестой отсек” и отсчёт пошёл на секунды. Бытует представление, что на флоте не любят, когда на корабле женщина. На подводном флоте не любят, когда в море с ними выходят посторонние люди, даже если они носят морскую форму. Почему? Ясно из вышеизложенного. По возвращению на завод была произведена перебалансировка и изменена форма плиты.

            Испытания закончены, сняты все ходовые параметры, проверено оружие и вооружение. Наступил последний этап программы строительства - ревизия турбин, окончательная проверка эабортных клапанов, захлопок, заслонок и устранение массы недоделок, которые были терпимы при испытаниях, но обязательны перед вступлением лодки в состав флота. Это был канун 1961 года. Здесь столкнулись интересы флота и промышленности. Флот был заинтересован, чтобы в его состав вступил полностью проверенный боевой корабль. По объёму работ было ясно. что в текущем году не уложиться. Сдаточная заводская команда и рабочие тоже были за это. Поучаствовав в выходах в море на испытаниях лодки, они стали патриотами корабля, и гордиться, по большому счёту, им было не чем. Несколько другое отношение складывалось на более высоком уровне. Существовала в то время система парадных рапортов. Кому-то выгодно было отрапортовать в ЦК КПСС и правительство, что задание выполнено и именно в 1960 году в состав флота вступил первый советский подводный ракетоносец. За сим должен был последовать щедрый дождь орденов и других поощрений, не в адрес флотских специалистов, разумеется. Хотя работ-то было, от силы на месяц. В кабинете директора завода, когда командир лодки, в присутствии командиров БЧ, (а все они входили в состав приёмных комиссий по своим направлениям) твёрдо заявил. что с таким перечнем невыполненных работ, офицеры корабля и он лично акт о приёме корабля подписывать не будут, директор завода разразился тирадой в наш адрес, что мы не понимаем политики партии и правительства и т.д. и т.п. Командир твёрдо стоял на своих позициях, тогда директор по правительственному телефону связался с Главкомом ВМФ, долго убеждал его, и была такая фраза: “Я вынужден доложить в ЦК партии, что флот срывает задачи, поставленные партией и правительством.” В конечном счёте, кончилось всё это совместным решением на высшем уровне, что лодка идёт к месту своего базирования и туда же направляется бригада рабочих для завершения работ. Лодка вышла курсом к месту базирования. Однако совместным решением пробоину не заделаешь. Был приличный морозец, но вахтенные офицеры и сигнальщики особенно не расстраивались. Переход-то будет в подводном положении. Погрузились. Где-то через полчаса после погружения из дизельного отсека поступил доклад старшины команды мотористов Игоря Орлова о том, что в отсек интенсивно поступает забортная вода. Немедленно всплыли в надводное положение. Мотористы действовали чётко, загерметизировали отсек, противодействуя поступлению заборной воды, но несколько тонн забортной воды всё-таки приняли. Под давлением забортной воды нарушилась герметичность захлопки шахты подачи воздуха к дизелю, и забортная вода хлынула в отсек. Прибыли в базу. Начались напряжённые флотские будни. В нормативные сроки корабль должен был войти в первую линию. Экипаж должен был отработать все курсовые задачи, чтобы в любой момент выполнить боевую задачу, свойственную кораблю такого класса. Пока отрабатывали организацию службы - задачу номер один, заводская бригада, под наблюдением экипажа, устраняла недоделки. Задача номер один - это отработка всеми членами экипажа своих действий по всем корабельным расписаниям, а их очень много - это действия по приготовлению корабля к бою и походу, по борьбе с пожаром и поступлением забортной воды, по боевому использованию оружия и т.д. и т.д. И если кто-то считает, что кок на лодке только готовит борщ по-флотски, тот глубоко ошибается. У кока, как и каждого подводника, есть дополнительные обязанности по всем корабельным расписаниям. Только у замполита по всем корабельным расписаниям одна обязанность - поддерживать боевой дух и, по возможности, не мешать занятым делом людям. Ну а воспитанием занимаются командиры всех степеней. Это им определено корабельным уставом. И в этом им помогает море и повышенный риск подводного плавания. Специфика службы на подводной лодке породила своеобразное отношение подводников друг к другу. Скажем, обращение: тов. командир, тов. старпом, тов. старшина. И это не панибратство, Попробуйте в экстремальной обстановке, когда отсчёт идёт на секунды, обращаться по званию, а флотские звания длинные. Пока всё звание произнесёшь, необходимость доклада отпадёт. И когда вспоминают сослуживцев, с теплотой их называют, не по имени и отчеству, а так: Серёжа и далее фамилия, Витя и далее фамилия, хотя, к примеру, Серёжа - полный адмирал, а Вите идёт седьмой десяток.

            В период боевой подготовки здорово мешали различные комиссии. Ощущали постоянный цейтнот, а комиссии появлялись как грибы после дождя, технические, организационные, политические. Ну, как же, первый атомный ракетоносец! Всех их, в наших глазах объединяло слабое знание атомного флота, и все их действия заключались, в основном, в знакомстве с кораблём - интересно, как в зоопарке. Но ведь каждой комиссии надо выделить сопровождающего, который, хотя бы на уровне “Пионерской правды”, рассказал о корабле. Сначала из флотской вежливости их сопровождал командир, старпом, помощник, потом командиры БЧ, а затем старшины. Не помню водил ли их кок. Потом они покровительственно выдавали свои замечания, отштампованные, вероятно, ещё в тридцатых годах, но деловито требовали выписки из вахтенного журнала, что такое-то время они работали на корабле. Эти выписки подшивались в их личные дела и, пожалуйста, они тоже “пахали” при создании атомного флота. Такое посещение комиссий приняло характер цепной реакции. Дошло до Главкома. После этого прибывали комиссии только по делу, которые и нам оказывали помощь.

            Корабль успешно сдал все задачи, выполнил с положительными оценками все стрельбы и вошёл в первую линию. При отработке задач боевой подготовки была интересная встреча в море с первой атомной подводной лодкой США “Наутилусом”, но я не описываю её, так как в это время был в отпуске и непосредственным свидетелем этой встречи не был. После моего возвращения из отпуска был представлен отпуск старшему помощнику командира Владимиру Ваганову. Исполнение его обязанностей приказом по кораблю было возложено на меня. Ушли в отпуск Глеб Богацкий, управленцы Анатолий Кузьмин, Владимир Плющ, начальник службы “Д” Улищенко, представлены отпуска некоторым старшинам и матросам. Наступила небольшая пауза в напряжённой работе, если это можно назвать паузой. Продолжалась боевая подготовка. Хотя реакторы были на минимально контролируемом уровне, БЧ-5 посменно несла вахту, кто-то из командования должен был круглосуточно быть на борту, поэтому командир и старпом сменяли друг друга через сутки. Да и в “свой” день они практически освобождались от корабельных забот поздно вечером. Моряки отдыхали на плавбазе, а это тоже корабль со своим планом боевой подготовки, с ночными учебными тревогами. Ну и климат и природа в заполярье известны. Хотя мне лично северная природа нравится больше южной парикмахерской красоты. Прекрасные озёра в сопках. Всё окрашено в мягкие тона. Рокуэл Кент неплохо оттенил в своих картинах краски севера. Зимой полярные ночи со снежными зарядами, зато в ясную погоду во всё небо шикарные колеблющиеся портьеры с полным красок полярного сияния.

            Пауза в напряжённой работе длилась недолго. Получен приказ подводную лодку подготовить к длительному походу. В течение считанных суток на лодку принят необходимый запас топлива, продуктов, пресной воды, проверено оружие, вооружение, энергетическая установка, механизмы и устройства. Подводная лодка заступила в часовую готовность. Было ясно, что отпускников отозвать из отпуска времени уже нет. Поэтому с других кораблей на время похода на их замену приписаны офицеры, старшины и матросы. Они прекрасно вели себя в тяжёлой обстановке и мы до сих пор считаем их членами нашего экипажа. Цель похода, оперативную обстановку в районе действия подводной лодки знает пока только командир лодки. И, как принято, он уже в море поставил задачи БЧ и объявил задачу, поставленную кораблю. Настал час “Х”. Объявлена боевая тревога. В считанные минуты экипаж занял свои места. Традиционная команда: “По местам стоять, подводную лодку к бою и походу приготовить”. Подводная лодка готова к походу. Отданы швартовые, и лодка держит курс к обусловленной точке в наших территориальных водах, где она должна погрузиться. Прошли Баренцово море, приближаемся к Фарерам. Здесь, как правило, курсируют корабли, и барражирует морская авиация “друзей”, стараясь предъявить выходящим в Атлантику лодкам свои визитные карточки в виде радиоакустических буев (авиация), а надводным кораблям желательно получить уверенный акустический контакт с лодкой для дальнейшего слежения. Задача лодки - вежливо и уверенно уклониться от этих контактов. Объявлена боевая тревога. Вскоре акустики доложили, что по курсу корабля обнаружены точечные объекты. Вот и визитные карточки. Командир маневром оставил далеко в стороне радиоакустические буи, и через определенное время мы идем вниз (на юг) по Атлантике.

Экипаж уже полностью адаптировался. В подводном положении нет смены суток. Круглые сутки электрическое освещение, но биочасы в начале похода подсказывают, когда день, когда ночь, поэтому поначалу труднее даются ночные вахты, потом экипаж втягивается в единый ритм, и служба идёт с безукоризненной четкостью. На курсах, в учебных кабинетах, на занятиях подводник получает определенный и достаточный уровень знаний и навыки по обслуживанию своего оборудования. Умение закрепляется в учебных походах, пока корабль отрабатывает курсовые задачи. Но высшее мастерство оттачивается в дальних походах. В походе наблюдается некоторая монотонность, которая взрывается учебными и боевыми тревогами. И задача командиров всех степеней так спланировать боевую подготовку, чтобы моряки каждый день получали что-то новое, интересное, совершенствуя свои профессиональные знания и умения. И к чести командиров, надо сказать, что они справились с этой задачей. К концу похода, в подавляющем своем большинстве, члены экипажа были единым коллективом, ”прикипели” к кораблю и корабль для них стал как бы равноправным членом экипажа.

            Подводная лодка выполнила свои задачи в Атлантике и держала курс в Арктику, где на заключительном этапе похода должна была пройти подо льдами и при выходе из-под арктических льдов произвести пуск ракет. В Арктику должны пройти через Датский пролив. В том году ледовая обстановка была сложной. Наблюдался большой сход айсбергов с Гренландского побережья. Пролив был полностью покрыт льдом. Подводная часть айсбергов достигает большой глубины. Шли на большой глубине, но встречи с монстрами не избежали. Хорошо сработали акустики. Информацию давали своевременную и полную, и командир, маневрируя ходами и курсами, разошёлся с айсбергами с хорошим запасом в дистанции. Миновали Датский пролив. Все механизмы работали нормально. Над нами кончилось ледовое поле.

            4 июля 1961 года 4 часа 15 минут. Доклад управленца Юрия Ерастова: “Центральная! Сработала аварийная защита левого борта. Давление в первом контуре резко падает”. И ещё через некоторое время: “Давление в первом контуре упало до нуля”. В результате падения давления заклинило главный и вспомогательные циркуляционные насосы, а следовательно, прекратилась циркуляция теплоносителя. В реакторе начала расти температура. Знали и понимали, что ядерного взрыва не могло произойти, однако с прекращением теплосъёма АЗ сильно разогревается, плавятся ТВЭЛы. Рост давления в замкнутом объёме, резкое парообразование при попадании воды может привести к разрушению всего реактора и к катастрофическому радиоактивному выбросу. Нечто подобное произошло в Чернобыле 25 лет спустя. Из теории знали. что необходимо в таких случаях снимать тепло, выделяемое твэлами, путём проливки активной зоны водой. Но конструкция первых реакторов не имела системы, с помощью которой можно было бы это осуществить. Подспудно мы ожидали “каверз” от некоторых технологических узлов энергетической установки. У лодок первого поколения, на выходах в море, были неприятности с ГНЦ, ВЦН, парогенераторами. С учётом этого, ещё будучи на заводе, Анатолий Козырев и Юрий Повстьев организовали подготовку трюмных реакторного отсека по сварке спецстали. Их предусмотрительность сыграла неоценимую роль в развернувшихся событиях. Анатолий Козырев, Юрий Повстьев и Михаил Красичков (опытный управленец, в этом походе он дублировал командира дивизиона живучести) сориентировались по месту и предложили схему системы проливки с использованием насосов вакуумирования. Эта схема была обсуждена на коротком совещании с привлечением других механиков и утверждена командиром. Позже эта система была установлена промышленностью на всех кораблях. Предстояли работы по сварке системы в отсеке и непосредственно в выгородке реактора, по сути, на крышке реактора. Последствия для участников непредсказуемы. Не было приказаний. Командир только спросил: “Вы знаете, на что идёте?” За всех ответил Борис Корчилов (командир реакторного отсека): “Знаем, командир.” Установку смонтировали, температура в АЗ начала снижаться, но участники работы получили сверхлетальные дозы облучения и радиация начала отсчёт дней их жизни. Вот их имена: Борис Корчилов, Юрий Ордочкин, Евгений Кашенков, Николай Савкин, Семён Пеньков, Валерий Харитонов. Очень большие дозы облучения получили: Юрий Повстьев, Борис Рыжиков (старшина команды трюмных реакторного отсека), Анатолий Козырев, Михаил Красичков. Дважды в реакторном отсеке возникали локальные пожары, но оба раза были быстро ликвидированы. Основная опасность - тепловой взрыв и разрушение реактора были блокированы, но на корабле начал неотвратимо расти уровень радиации. Особенно быстро в отсеках движения (кормовых). Постепенно уже во всех отсеках засветились рубиновые огни на дозиметрических приборах “Опасно радиация!” Чтобы уменьшить степень поражения личного состава, командир принял решение - весь личный состав лодки, не занятый ходовой вахтой и борьбой за живучесть корабля, вывести на носовую надстройку лодки (с начала аварии всплыли в надводное положение), а ходовую вахту менять через час (обычная вахта - 4 часа). Прежде чем выйти на носовую надстройку экипаж проверил надёжность закрытия забортных отверстий, привёл оружие, вооружение, устройства и механизмы в состояние длительного хранения без участия людей. Командир на мостике обеспечивал внешнюю безопасность корабля, в центральном посту со мной остался вахтенный механик Владимир Погорелов. Разумеется, душевного комфорта ни у кого не было. Обычные живые люди. Впрочем, не совсем обычные. Это были люди военного времени, которые испытали на себе всё лихолетье - голод, разруху, гибель отцов и старших братьев. И в тяжёлую минуту они вели себя, как их отцы и братья. 

            Примерно через шесть часов после монтажа системы проливки поступил доклад о том. что снижение температуры в аварийном отсеке прекратилось. Что-то случилось с системой. Я обратился к группе моряков, объяснил необходимость выявления и устранения неисправности, предупредил о тяжёлых последствиях, да они и сами видели, в каком состоянии находятся наши поражённые товарищи. Вся группа изъявила желание добровольно идти в аварийный отсек. В этом необходимости не было и со мной в отсек пошли Иван Кулаков и Леонид Березов. В отсеке быстро обнаружили трещину на крутом изгибе трубопровода, через которую вода, не доходя до реактора, выливалась в отсек. Своеобразное ощущение. Ни цвета, ни запаха, ни других внешних признаков радиация не имеет и только сознание фиксирует, что отсек пронизывается нейтронами, гамма-излучением, на поверхностях механизмов альфа и бета частицы, тем же насыщены аэрозоли. Коварный враг. Наложили резиновые бандажи, предварительно сгладив изгиб трубопровода. Такой операцией нельзя было полностью устранить течь, но визуально наблюдали только слабые подтёки воды. Из дистанционного пульта управления реактором получили сообщение, что температура в аварийном реакторе снова начала снижаться. Осмотрели ещё раз крепление бандажей и покинули отсек, загерметизировав его с внешней стороны. Через некоторое время почувствовали симптомы облучения - рвота, слабость, холодный пот. Держаться в рабочем состоянии помогал корабельный врач Алексей Косач. Подручных средств у него было немного, но, по крайней мере, нашатырный спирт взбадривал неплохо. Врачу помогал, ныне покойный, начальник службы “Д” Николай Вахромеев. Составив дозиметрическую карту корабля, он выявил наиболее заражённые радиацией. Наибольшая психологическая нагрузка лежала на командире. У него самые большие права, но и самая большая ответственность.

            Беда не приходит одна. Помимо аварии реактора мы остались без дальней связи. Датский пролив мы проходили на больших глубинах и изолятор антенны дальней связи не выдержал длительного большого забортного давления. Мы не могли связаться и доложить обстановку на командные пункты ВМФ и Северного флота. Радиация нарастала. Перед командиром стояла дилемма. Первое. Идти в базу на правом реакторе мы могли в надводном положении со скоростью 10 узлов (18,5 км/час). Море штормило, а до базы не менее тысячи миль. В этом варианте на базу вернулся бы новый “Летучий голландец”, поскольку большая часть экипажа была обречена на смерть от лучевой болезни. Командир принял другое решение. Ещё перед походом, когда командование знакомило его с оперативной обстановкой предстоящего флотского учения, командир отметил район развёртывания дизельных подводных лодок. И теперь этот район был относительно недалеко от нас. Решение заключалось в следующем. Подойти к этому району и во время сеанса радиосвязи связаться с лодками с помощью передатчика ближней связи и через их радиостанции доложить командованию сложившуюся ситуацию. Легли на курс сближения с районом предполагаемого развёртывания дизельных подводных лодок. То, что пережил командир после принятия этого решения, можно только догадываться. Пока мы бороздили глубины Атлантики, мог поменяться план учений, и лодки в этом районе могли отсутствовать. Могли в процессе учений переразвернуть лодки на другие позиции, и, наконец, к моменту выхода нашей лодки в Гренландское море лодки могли оставить этот район учений. Был, правда, и третий вариант, который родился в голове замполита Шипова. К северу от нашего места находился остров Ян-Майен, на котором, по нашим сведениям, находились радарные установки США. Его вариант - идти к Ян-Майену, выброситься на берег и сойти с корабля. Сам он постеснялся обратиться с этим предложением к командиру корабля, а хотел, чтобы этот вариант предложили командиру другие члены экипажа. По этому вопросу он обращался к старшинам, офицерам, и в частности ко мне. Этот вариант был отвергнут. Надо понимать психологию моряка. Как бы ни тяжела служба на корабле, моряки относятся к кораблю, как к полноправному члену экипажа, и в аварийных ситуациях борются до конца за его жизнь, как за жизнь своих товарищей и друзей. На этом всегда стоял российский флот.

            Пришли в расчётную точку и в момент сеанса радиосвязи дали шифровку на волне ближней радиосвязи. Получили квитанцию (короткий радиосигнал, подтверждающий, что радио принято). А через некоторое время на горизонте появились две точки. В бинокль опознали советские дизельные лодки. В это время я был на мостике рядом с командиром, посмотрел на него. Ни радости, ни оживления, только на миг проступило на лице выражение дикой усталости. К борту подошли дизельные лодки под командованием Льва Вассера и Жана Свербилова. Через радиостанцию лодки Вассера начались радиообмены с КП ВМФ и Северного флота. Жан Свербилов пытался взять на буксир нашу лодку, используя в качестве буксирного конца швартовые. Дизельная лодка даёт ход, от напряжения приседает на корму, старается, но куда там. Швартов лопнул. Попытка буксировки была бессмысленной. В штормовую погоду такая буксировка была бы равносильна, скажем, буксировке “Запорожцем” первого образца грузовой “Колхиды” по грунтовой дороге во время распутицы.

            Уровень радиации в отсеках перешёл все допустимые пределы. Командир дал запрос на разрешение эвакуировать экипаж на дизельные лодки. Ответ на эту радиограмму идёт вот уже тридцатый год. Командир дал команду на эвакуацию экипажа. К этому времени был заглушен аварийный реактор, произведено расхолаживание реактора правого борта. Было решено, что часть команды, в том числе и люди с тяжёлым поражением, эвакуируются на лодку Свербилова с немедленным отбытием в базу, вторая часть на лодку Вассера. Началась эвакуация. Вот здесь по-настоящему страх охватил меня, страх за людей. Эвакуация шла через носовые горизонтальные рули. Штормит. Рули одной лодки вместе с лодкой взлетают вверх, рули соседней лодки проваливаются в это же время вниз и наоборот. Надо было ловить момент, когда рули встречались на одном уровне и в этот момент прыгать. С той и другой стороны, естественно, страховали. Ну, а как передавали самых тяжёлых, которых принайтовили к корабельным койкам, - не описать. Эвакуировались в костюме Адама, чтобы не тащить на одежде радиационную грязь. Подошла и моя очередь. Цирковой трюк проходит благополучно. Спускаюсь по трапу в первый отсек лодки и вдруг чувствую, что кто-то кипяток мне на спину льёт. Обернулся - моряк с чайником стоит. “Что ты делаешь?” - взвыл я. “Дезактивирую, врач приказал” - ответил моряк. Всё-таки были и весёлые минуты. Ну, а если серьёзно, низкий поклон морякам дизельных подводных лодок за то, что поддержали флотскую традицию идти немедленно на помощь терпящим бедствие, за то, что встретили по-братски, поделились одеждой, уступили свои койки, хотя сами-то в походе спали в полглаза. ...

            Где-то на траверзе мыса Нордкин (северная оконечность Норвегии) нас принял на борт эсминец, высланный нам навстречу командующим Северным флотом. Здесь уже была настоящая дезактивация. Хорошие душевые и “море” пресной воды. Вторая часть экипажа перешла на лодку Льва Вассера. Командир записал в журнал дизельной лодки приказание о приготовлении двух торпедных аппаратов к выстрелу. В случае самых крайних обстоятельств аварийный корабль не должен попасть в чужие руки. (Вахтенный журнал - юридический документ и командир подтвердил свою ответственность за принятое решение). Позже вторая часть экипажа также была принята на борт эсминца, а аварийная лодка была отбуксирована в сопровождении боевых кораблей спасателем “Алдан” к месту дезактивации. ... В то время муссировалось много мнений о дальнейшей судьбе корабля. ... Своим энтузиазмом и личным примером наши отпускники увлекли вновь сформированный экипаж на дезактивацию и восстановление корабля. Это было не простым и опасным делом. О насыщенности радиацией отсеков корабля говорит тот факт, что когда для вентиллирования открыли люки корабля, то замеры показали над рубочным и кормовым люком 50 рентген, над носовым люком - 25 рентген. А что было в самих отсеках - можно домыслить. ...

Подводная лодка вновь вошла в строй флота. Не мало было ещё походов. Более 4-х лет командиром корабля был Владимир Ваганов.

            В Полярном, куда нас доставили, весь экипаж по степени поражения разделили на три группы. Первая аварийная партия, которую я поимённо назвал, была отправлена в Москву в институт Биофизики. Всем было ясно, что дни их сочтены. На лицах, на руках у них были большие отёки, разговаривать они не могли. Людей с тяжёлым поражением доставили в военно-медицинскую академию в клинику военно-полевой терапии. С меньшей степенью поражения - в военно-морской госпиталь Ленинграда. ... Командиру пришлось пройти систему опросов и допросов. Много мнений было по оценке наших действий. ... Наконец, компетентная комиссия оценила действия экипажа правильными. Это же было отмечено позже на крупном совещании по вопросу дальнейшего строительства подводного флота. ...

 

            В августе 1990 года подводники всех поколений ПЛА “К-19” присутствовали на символическом последнем спуске флага. Корабль отправлялся на вечный покой. Подводная лодка “К-19” была в строю без малого тридцать лет.